Итак, государство предоставляет поддержку субъектам национальной экономики на условный один триллион рублей. Три вопроса: кому он принадлежит, что тот, кто потратит эти деньги, на них приобретет и, наконец, как он должен распорядиться со своим приобретением.
На первый взгляд, ответы 2008 года очевидны. Владелец триллиона – государство. Вкладывая деньги, оно приобретет экономическую стабильность и, как побочный эффект, некоторое количество активов – кредитов, обязательств, долей участия и акций в прямо или косвенно национализируемых компаниях и банках. Оно должно вернуть себе вложенное с минимальными потерями в случае с кредитами, а приобретенные акции и облигации продать на пике стоимости, вернув себе, скажем, триллионов пять. Это будет и справедливо, и эффективно, и не приведет к ненужному огосударствлению экономики, и пополнит общее благосостояние примерно на 4 трлн.В 1998–1999 году на этот вопрос был и другой ответ. Люди, именуемые тогда левыми социалистами, говорили о необходимости пересмотра итогов приватизации и требовали компенсировать народу отнятое грабительскими реформами Гайдара и Чубайса. Осенью 2008 года, когда таковая «компенсация» была бы и политически более возможна, чем ранее, и несколько более справедлива, чем 10 лет назад, и максимально безболезненна, эти люди куда-то подевались.
В этой связи придется выступать в непривычной роли наследника третьего Интернационала.
Государство не владелец триллиона, а лишь его распорядитель. Приобретать на эти деньги можно что угодно, но лучше то, что в перспективе может подорожать. Право же распоряжаться активами нужно предоставить собственникам триллиона – 142 миллионам граждан России.
Говорят, на спасение экономики предполагается потратить активы Фонда национального благосостояния (ФНБ)? Прекрасно. Если иначе нельзя – тратим и еще семь раз по триллиону, если нужно, вложим в этот фонд и спасем всех гарантированно. Но перед этим паи этого воистину общенародного достояния распределим среди народа – по одной штуке на одного обладателя российского паспорта.
Популизм? Да, несомненно, и еще какой.
По некоторым подсчетам совокупный объем предоставляемой государством помощи банковской системе и промышленным предприятиям составит к концу 2009 года не менее 3,5 трлн рублей, в пересчете на душу населения – 24,4 тысячи рублей на гражданина, или около $900 по текущему курсу.
Было бы странным считать этого гражданина в меньшей степени собственником предоставляемых государством экономике денег, чем само государство. Все вице-премьеры хором говорят, что цена российских компаний на бирже не отражает их реальной стоимости, а реальную стоимость следует рассчитывать, исходя из значения индекса РТС в 2400? Так и хорошо, что сейчас индекс – 550. Не означает ли это, что пай ФНБ в перспективе лет, отделяющих нас от светлого будущего, должен будет стоить порядка $3900?
Я понимаю, что для истинного патриота эта сумма все же пока не сравнима со стоимостью двух «Волг» и не компенсирует сгоревшие вклады в Сбербанке СССР и на 2%. Но ведь уже неплохо, что в качестве компенсации за преступную приватизацию 90-х средней семье из трех человек хватит на Ford Focus в базовой комплектации. Пусть и подержанный. И заметьте: никто ни у кого ничего не отбирает, не конфискует и не национализирует. Не хотите народной помощи, так ищите деньги на стороне. Да и какая разница, например, владельцам «Вымпелкома», получат они $1,5 млрд кредита на спасение компании от ВЭБа или от фонда, принадлежащего российскому населению на паях?
Всерьез ли я? Если буквально – разумеется, нет: «дырок» у этой схемы больше, чем преимуществ.
Если же речь идет о том, за чей счет правительство России, Банк России и администрация президента России в настоящий момент планируют спасение национальной экономики, – тут двух мнений быть не может. За мой счет и за ваш тоже.
Российское государство действует от нашего имени, и действия Банка России и Минфина России мы оплачиваем налогами – помимо прочего еще и дополнительным инфляционным налогом. Я плохо понимаю, что в точности значит «справедливость», но полагаю, что прямое участие граждан в ожидаемых недурных дивидендах от распределения дефицитного на финансовых рынках товара – денег – должно находиться где-то недалеко от «справедливости» и уж точно никак не противоречит провозглашаемой государством «эффективности» помощи экономике за счет бюджета.
Я не настаиваю даже на прямом участии граждан в доходах от спасения экономики. Но, в конце концов, утверждалось, что ФНБ – это бюджетный фонд, призванный решать пенсионные проблемы. Так, по крайней мере, говорилось, когда в ФНБ переименовывался Фонд будущих поколений. Что же, если мы решили, что пенсионеры важнее пионеров, в Пенсионном фонде РФ у каждого есть теперь свой собственный счет. Не будем формалистами, превратить его из виртуального в реальный несложно: зачислим на него обязательства со стороны спасаемых в 2008–2009 годах компаний на десятки тысяч рублей на одного клиента пенсионной системы.
Государство хочет бросить в топку финансового кризиса международные резервы России? Мы очень рады. Только, знаете ли, это, вообще говоря, наши резервы, государство – это мы, а не Сбербанк, не ВЭБ, не ВТБ и тем более не ЦБ.
Да и в самой мысли превратить финансовый кризис для населения из стихийного бедствия в общенародную беспроигрышную лотерею есть требуемый от безумной идеи метафизический пафос.
Кроме того, есть у меня, признаюсь, и задняя мысль. Классики любой экономической школы признают периодические кризисы и обвалы свойством нынешней модели рыночной экономики. Это даже на руку: за последние 20 лет лично я видел три полноценных кризиса и не менее восьми менее крупных, и все они требовали вливания госсредств в экономику. Государство собирается таким образом спасать экономику каждые пять лет?
Я был бы не прочь зарабатывать $1000–1500 на каждом кризисе – авось к концу жизни они позволят мне пару лет оплачивать кефир и гречку по любым ценам.
И уж государство как посредник в закупке этих товаров мне даром не сдалось. Кроме того, есть шанс, что на девятом-десятом кризисе государству надоест эта карусель национализаций-приватизаций и оно задумается, что не так в общепринятой финансовой модели. А значит, есть и некоторая вероятность увидеть своими глазами победу сил разума над силами добра.
Но это микроуровень, частные интересы. А на макроуровне идея перманентного пересмотра итогов приватизации как завершения стадии кредитной экспансии выглядит не более глупо и не более безумно, нежели мысль о том, что экономические кризисы вызваны неведомыми науке надмирными силами. В этом смысле американская идея компенсировать налогоплательщику в будущем $700 млрд, потраченные на «план Полсона», немногим лучше российской идеи предоставлять стабилизационные кредиты по ставке ниже уровня инфляции. С удовольствием окажу любому из списка Forbes материальную помощь за счет своего государства. Но дорога ложка к обеду: что я за это буду иметь?
Эх, появись сейчас на горизонте социалист образца 1999 года и спроси это с высокой трибуны – я бы поверил, что Ленин и сейчас живее всех живых. Но нет ни броневика, ни вечнозеленого Ульянова.
Не надо ждать, что мировой финансовый кризис приведет к новому распространению идей социализма в мировой экономике, – ничего истинно левого в антикризисных идеях правительства в России, как и во всем мире, нет.
Но в мире достаточно места для глупости и за пределами социалистической доктрины. Чем госкапитализм лучше социализма? Результаты, по крайней мере, сходны.
Оригинал статьи опубликован на сайте www.gazeta.ru
