Борис Дубин "Россия нулевых: политическая культура — историческая память — повседневная жизнь", РОССПЭН, 2011
В этой книге столько же публицистики, сколько и социологии, первой даже больше. Страницы интерпретаций и "оценочных суждений" лишь изредка прослоены таблицами соцопросов. У автора нет даже тени академической сухости, беспристрастности и дистанции. Например, абзацы, посвященные "оранжевой революции" на Украине (написаны по горячим следам событий), должны, на наш взгляд, вызвать неловкость даже у симпатизантов Майдану — столько в них прямо-таки комсомольского задора и захлебывающегося восторга. Какой уж там академизм… Это просто неприлично, тем более для человека возраста Бориса Дубина.
Дубин — автор вполне ангажированный, даже тенденциозный. Уже названия издательства, где вышла книга, и комплимента в адрес постоянного колумниста Граней.Ru Льва Рубинштейна в предисловии внимательному читателю должно быть достаточно, чтобы идентифицировать его как либерала. И читатель не ошибется. Показателен тот факт, что Дубин, кажется, ни разу не упоминает событие, произошедшее в октябре 1993 года, по крайней мере он точно не уделяет расстрелу Белого дома сколько-нибудь значительного внимания. С другой стороны,
первую половину 1990-х он оценивает в целом скорее положительно, пусть и преимущественно как время упущенных шансов.
И далее в том же духе.
И все же, и все же… Да, очевидно, это социолог "с направлением". И то зеркало, которое он поставил перед лицом современной России, может показаться кривым тем, кто не разделяет его установок и предпочтений. Однако при всех возможных оговорках того, что мы видим в нем, вполне достаточно, чтобы разглядеть отталкивающее отражение нынешней здешней социальной реальности.
Особенно интересны такие главы, как "Всеобщая адаптация как тактика слабых" (про адаптационность как тотальный феномен нулевых у Дубина особенно интересно), "Цена жизни и смерти в обществе без права и суда", "Насилие как опыт и обиход" и финальная "Алиби всех: плохое состояние как норма социальной жизни". Одно дело, когда уродства повседневности получаются из реального опыта в нерасчлененном, "общем" виде, "в комплекте", чтобы тут же подвергнуться целительному вытеснению. Другое — когда эти уродства препарируются, анализируются и синтезируются средствами социологии, когда становится в подробностях видно, как и из чего именно складывается кошмар реальности, данной нам в ощущениях.
А он, кошмар, ведь уходит корнями в том числе и не в последнюю очередь в российское массовое сознание.
Даже если считать, что "либераст" Дубин изрядно сгустил краски, и разделить на 5 или на 7 все, собранное в этой книге, то в результате все равно останется особый путь — своеобразное, специфическое уродство русской жизни, где при, казалось бы, номинальной принадлежности к Европе (по крайней мере этнически и географически) продолжают царствовать архаика, неразвитость социума, позорный беспомощный патернализм (или мольба о нем) слабых и брутальная, варварская социопатия сильных… Все-то тут маргинально, все-то не как у людей (в смысле настоящих, европейских, западных людей), все через… Здесь проблема с социальностью как таковой, о чем справедливо пишет Дубин.
И на примере России лучше, чем на примере какой-либо другой страны, видно, что не только бытие определяет сознание. Бывает, что наоборот, и еще как бывает. И это как раз наш случай. И одновременно у них происходит взаимоопределение. Уродливая жизнь уродует сознание людей, а оно отвечает жизни тем же. Это называется петля обратной связи. Коготок увяз, и птичка уже пропала.
Однако Дубин, быть может, сам того не желая, в начале книги дает подсказку, в каком направлении следует искать выход из этой дурной бесконечности.
В одной из первых глав речь идет о восприятии массовым сознанием России распада СССР, отношений с соседями по бывшему Союзу и об угрозе дезинтеграции уже самой России:
"Прежняя метрополия встречается в таких случаях с непонятными ей проявлениями солидарности "других" на иных, чем у нее, основаниях — например, на основах этнонационального (в Чечне) или национально-гражданского самоопределения (в странах Балтии, а теперь в Грузии и на Украине). И те и другие в России на нынешний день, видимо, невозможны".
"Ой ли?" — хочется спросить нам. Так ли уж невозможны? Однако насколько уютно будут чувствовать себя Дубин и его единомышленники в обществе, где, представим себе, возобладает один из этих видов национальной солидарности и самоопределения?
Редакция благодарна магазину "Фаланстер", предоставившему книгу "Россия нулевых"
Вы можете оставить свои комментарии здесь
