Мой родной город — Кривой Рог, столица Кривбасса. Это как Донбасс, только с другой стороны Днепра, ближе к центру. Они копают уголь, мы — железную руду, у них смог черный, а у нас рыжий.
Очень красивые закаты в Кривом Роге, когда дымка из окиси железа и заходящее солнце красят облака в нежно—рубиновый цвет.
Мы копаем железо, обогащаем железо, выплавляем железо, прокатываем железо и продаем его. Если кто не знает, главная статья украинского экспорта — металлургия.
Проселочные дороги посыпаны рудным гравием и от этого красные, с фиолетовым оттенком. В осенних красных лужах отражается красное небо. Еженедельное гудение сирены на окраинах, — она предупреждает о плановых взрывах в карьерах. Вертикали домов, горизонтали теплотрасс, почти 700 тысяч населения. Короче, нормальный такой, крупный советский рабочий город. При царице заложена почтовая станция, при СССР строился и разрастался. На 90% русскоязычный.
По национальным окраинам бывшей империи разбросано много таких индустриальных центров. Они одинаковые от Казахстана до Молдавии, местный колорит можно обнаружить разве что в циклопических соцреалистичных мозаиках, оживляющих плоскую архитектуру. У нас это монументальные девушки в монументальных украинских венках, с могучими колосьями и искуственными спутниками Земли.
РУССКИЙ ВОПРОС
Особенность и главный парадокс русского имперского характера состоит в том, что русские, завоевывая чужие земли, всегда этого как бы стеснялись. Если европейскому рыцарю похвально отправиться в дальние страны и там совершить подвиги, то русскому витязю пристало проливать кровь на русской земле, защищая ее от пришельцев. Позиция обороны, кроме чувства безусловной правоты, дает ощущение почти мистической непобедимости.
Все, начиная с поляков ХVII века и кончая немцами в XX приходят, добираются до Москвы, вязнут, получают по зубам и катятся назад. Когда Россия стремительно росла во все стороны, распласталась на половину Евразии и даже прихватила кусок Северной Америки, главное событие этого блестящего имперского периода, до сих пор переживаемое русскими острее прочих, — не фантастические завоевания, не покорения экзотических народов, а оборонительная война против Наполеона.
Как писал Пушкин в патриотическом порыве: "...Иль мало нас? Иль от Перми и до Тавриды, от финских хладных скал до пламенной Колхиды, от потрясенного Кремля до стен недвижного Китая, стальной щетиною сверкая, не встанет русская земля?.." Встанет, и никуда не пойдет. Будет, как здесь принято, насмерть стоять. Поэтому, вступая в геополитическую борьбу за Украину, русским принципиально, критически необходимо сначала доказать, что Украина — исконно — русская земля. А завоевание и контроль ее — не завоевание вовсе, а защита.
Да и не Украина это никакая, а самая что ни есть Малороссия.
Теоретически все грамотно. Язык объявить диалектом, уже хорошо внедренный концепт “братского народа” заменить на “ветвь единого народа”, несогласных назвать галичанами – теоретически все не трудно, тем более, работа в этом направлении ведется давно. А практически – на прошлых выборах партия “Русский Блок” набрала 0,31%.
И это еще неплохой результат, новейшая украинская история помнит тьму подобных организаций; едва вспухнув на политическом горизонте, все они сдувались с тихим пшиком, не зависимо от вложенных фондов и усилий. Не приживается толком русский национализм в Украине. Вообще, если на чистоту, национализм это не идеология, и тем более не, прости Господи, политическая программа. Национализм это осознанное переживания Родины в себе. Это живое чувство иррациональной, почти мистической связи с землей, из которой ты родился, и ревнивая любовь к ней.
Не может быть российского национализма. Россия не Русь. Русь это березки, золоченые купола, кремль, деревянные избы, квас, баня, водка. Русь это нежная грусть, которая охватывает русского парня, когда он присел отдохнуть где-то на холме в Подмосковье, и услышал перезвон колоколов. Так вот, трудно даже передать, насколько далека вся эта пастораль от реальности Донбасса и Кривбасса (за исключением, пожалуй, водки).
Юмор фофудьи — это юмор сочетания несочетаемого. В Донецке есть такая карликовая пророссийская организация — “Донбасская Русь”, и мне она симпатична тем, что может быть символом безнадежной фофудьи уже благодаря одному названию. “Донбасская Русь” — это ядренее православного коммунизма. Пусть ни для кого не будет секретом — "русский дух" в Украине безусловно еще есть, а вот собственно Русью тут давно не пахнет.
Осталось всего два города, в которых незримо, но явно присутствует Россия (подчеркиваю — не "Русь", а именно Россия) – это Севастополь и Одесса.
Здесь еще слышится голос великой русской истории, имперской истории, без азиатчины и есенинской грусти. А вот касательно остальной Украины, которую принято записывать в “русскую”...
Нашим российским друзьям трудно понять, насколько жителям украинского юго—востока чужда и далека современная российская реальность, а также все ее символы: триколоры, двуглавые орлы, двуединые президенты и прочее. Все это появилось одновременно с желто—синими трезубцами, появилось не у нас, произошло не с нами, не касалось и не касается нас двадцать лет, и, судя по периодическим новостям из-за северо-восточной границы, мы от этого не много и потеряли.
Безусловно, юго-восток осознает себя отдельным регионом, — но при чем тут триколоры? Если глядеть издалека и под определенным ракурсом, нежелание говорить по-украински можно принять за русское национальное самосознание. Но это ошибка.
СОВЕТСКИЙ ВОПРОС
Вообще, национальная тема на юго-востоке толком не звучала никогда. Изначально вся эта местность носила говорящее имя “Дикое Поле”, и была самой западной частью так называемой Великой Степи. Украинцы создали здесь не национальное государство, а военный орден. Русские тут строили империю, большевики — “новую историческую общность”.
Если кто и создавал полноценные национальные структуры, то это, пожалуй, евреи, за что бывали регулярно биты.
Местные компактные поселения немцев, греков, сербов практически растворились в горниле двадцатого века. Юго-восток приобрел свое нынешнее лицо при СССР, в 60-е, эпоху великих строек люди срывались с мест, со всех концов империи ехали работать на только что построенные зэками комбинаты.
Селились в бараках, общежитиях, малосемейках, быстро получали квартиры в бетонных панельных многоэтажках и оседали, спресованные в одну интернациональную массу, подведенную под русский знаменатель. И флаг над всем этим реял красный. На прошлых выборах юго-восток голосовал за "Регионы" и коммунистов.
Особенно всех удивили коммунисты — они набрали 13,18%, хотя из года в год им пророчат политическую смерть. Их неожиданный взлет объясняется феноменом украинских националистов из "Свободы", которые вдруг громко заявили о себе, вызвав на юго—востоке ответную реакцию.
Идеи марксизма-ленинизма местному населению бесконечно далеки (как, собственно, и все прочие общественно-политические идеи). Просто кроме советской идентичности, здесь, по сути, никакой другой и нет. Историческая память состоит из победы во Второй мировой, Юры Гагарина и "холодной войны". Глубже никто не копает, потому что уже на уровне гражданской начинается каша из петлюровцев, махновцев, деникинцев, — первобытный хаос, не за что ухватиться. Когда-то на этих землях собиралась возникнуть Донецко-Криворожская советская Республика — пролетарская, революционная, но на начало двадцатого века сознательных русскоязычных рабочих в степях Украины было слишком мало, чтобы отстоять собственную государственность. А когда стало много — смысл в ней потерялся. СССР прогнил и рухнул. НАТО принесло МакДональдсы и интернет.
Люди голосуют за коммунистов, прекрасно понимая, что никто никакого коммунизма строить не собирается. Усредненная политическая позиция здесь выглядит так: не заставляйте нас учить украинский язык. Не прославляйте бандеровцев. Не пускайте сюда НАТО. Оставьте нас в покое. Когда СССР развалился, и на швах бывшей империи загремела стрельба, образовалось Приднестровье, — Приднестровская Молдавская Республика.
Приднестровье — духовный близнец украинского юго-востока, и вообще всех промышленных регионов, построенных при СССР в национальных окраинах. Если бы внутренний украинский раскол, о котором столько говорят последнее время, заискрил в начале 90-х, юго-восточная Украина могла стать еще одним Приднестровьем.
Сейчас оно формально независимо, потребляет российскую военную и финансовую помощь, присягает советскому флагу и гербу, руководится местной мафией, развешивает на улицах огромные портреты Владимира Путина, заявляет о готовности стать очередным субъектом Российской Федерации, но не особо к этому стремится.
Однако, Донбасс и Кривбасс не пошли этим путем, потому что здесь не Молдавия, а Украина.
УКРАИНСКИЙ ВОПРОС
Царские административные словечки типа “Малороссия” и "Новороссия", которыми полюбили жонглировать кухонные геополитики, мне всегда казались сомнительными хотя бы потому, что в богатейшем украинском фольклоре они ни разу не встречаются.
Слово "Украина", в общем, тоже — о ней здесь широко заговорили уже в ХХ веке, а до того самосознание местных жителей было не столько национальным, сколько кастовым. (Едва не каждая вторая народная песня — о том, как молодая дивчина сохнет по козаку. Иногда впечатление складывается, будто местных крестьян или кузнецов женщины вообще не любили.)
До ХХ века русскоязычные города были островками в украинском море. Потом пришла волна индустриализации, потом Голодомор, потом мировая война, потом еще одна индустриализация — и ландшафт изменился полностью. Бросая село и переезжая на работу в город, украинцы русифицировались, одновременно всё вокруг украинизируя. В местный русский язык накрепко въелась фрикативная "г", а также некоторые словечки, типа "муляка" или "буряк".
Двуязычие родило знаменитый "суржик", а также полное равнодушие к тому, какое окончание у твоей фамилии — "ко" или "ов". Верите или нет, но до того, как я впервые вернулся домой из университета, я толком не осознавал, что мои родители говорят на разных языках.
Мать у меня с Урала, отец — из села Савро, что в Днепропетровской области. Все как у людей, в общем. Россиянам трудно понять, что "смешной" украинский язык для нас звучит вполне нормально. Нет, он все еще воспринимается как “низкий жанр”, с украинским переводом отлично смотряться мульфильмы и комедии. Это все еще язык села, — людей с высшим образованием, говорящих в быту по-украински, на юго-востоке пальцами пересчитать.
Но. Все течет, все меняется. За двадцать лет независимости мы видели даже “Титаник” на украинском, и ничего, не ржали. А вот чего россияне не поймут вовсе — их московский выговор нам буквально режет по ушам. ...
Кстати, знаете анекдот про то, как москали наше пыво называют?..
Самый тонкий момент внутренней украинской геополитики – это наши отношения с западными украинцами. Если кухонный российский анализ не врет, где-то между нами и ними вот-вот начнется кровавая югославия из-за культурной несовместимости.
Надо понимать: сто пятьдесят лет их столицей была австрийская Вена. У них другая природа, другие отношения между собой, другое чувство эстетики.
На неподготовленного криворожанина вид вечернего Львова или Черновцов может подействовать, как удар веслом по затылку. В крохотных селах Прикарпатья я видел художественные цветники и постриженные газоны. Я жил в селе на Буковине (официально – самом бедном регионе Украины), сплошь состоящем из двухэтажных коттеджей.
Местные жители — наследственные строители, к свадьбе очередных родственников стараются отгрохать молодоженам особняк, хоть на полкирпича выше соседского. Я видел замки, настоящие украинские замки. И я, хорошо подумав, решил, что не собираюсь против всего этого воевать.
Более того – я хочу, чтобы ухоженные села, равно как красивые города, и даже древние замки (большая часть которых была построена не украинцами, а для защиты от украинцев) были частью моей истории.
! Орфография и стилистика автора сохранены
