Не жить как все

25 мая в помещении Международного Мемориала состоялась презентация собрания сочинений писателя-диссидента Анатолия Марченко (1938-1986), чья гибель в советской тюрьме ознаменовала собой начало эпохи горбачёвской Перестройки.

Эпохи, завершившейся крахом и гибелью Советского Союза – тоталитарного государства, которому Анатолий Марченко противостоял всю свою недолгую жизнь. И которое его за это убило.

"Живи как все" – говорили Анатолию Марченко на протяжении всей его жизни; одни – с заботой и беспокойством, другие – с обывательским осуждением или насмешкой, третьи – с угрозой и ненавистью.

Таким людям, как он – кристальной внутренней честности, с готовностью пойти ради защиты своих принципов на любые жертвы, – выпадает на долю трагическая и счастливая судьба.
Андрей Сахаров

Анатолий Марченко прожил 48 лет, 10 месяцев и 16 дней.

Пятнадцать с лишним из них он провёл в советских тюрьмах и концлагерях, ещё четыре – в ссылке в Восточной Сибири. После выхода из концлагеря, по завершении первого политического срока в октябре 1966 года, и до последнего, шестого по счёту ареста в марте 1981-го – на свободе без милицейского и гэбистского "надзора" он находился чуть больше года – ровно до тех пор, пока не написал и не запустил в Самиздат свою первую книгу – "Мои показания". В предисловии к ней он писал:

"Когда я сидел во Владимирской тюрьме, меня не раз охватывало отчаяние. Голод, болезнь и, главное, бессилие, невозможность бороться со злом доводили до того, что я готов был кинуться на своих тюремщиков с единственной целью – погибнуть. Или другим способом покончить с собой. Или искалечить себя, как делали другие у меня на глазах.

Меня останавливало одно, одно давало мне силы жить в этом кошмаре – надежда, что я выйду и расскажу всем о том, что видел и пережил. Я дал себе слово ради этой цели вынести и вытерпеть всё. Я обещал это своим товарищам, которые ещё на годы оставались за решёткой, за колючей проволокой.

Я думал о том, как выполнить эту задачу. Мне казалось, что в нашей стране, в условиях жестокой цензуры и контроля КГБ за каждым сказанным словом это невозможно. Да и бесцельно: до того все задавлены страхом и порабощены тяжким бытом, что никто и не хочет знать правду. Поэтому, считал я, мне придется бежать за границу, чтобы оставить свое свидетельство хотя бы как документ, как материал для истории"[1].

Книга, написанная 29-летним советским рабочим, волею судьбы ставшим диссидентом и многолетним политзаключённым, впервые была опубликована за пределами его родины, "изменником" которым объявил его коммунистический тоталитарный режим. Он же уничтожил самого Марченко, сгноив его – это не метафора – в своих тюрьмах и концлагерях. Но рукописи, как известно, не горят... особенно в тех случаях, когда их хорошо прячут.

* * *

Московское "Новое издательство" наконец выпустило давно обещанное собрание сочинений Анатолия Марченко в трёх томах. В них вошло всё, что было им написано в период с 1966-го по 1980 год – в краткие промежутки между арестами и приговорами, между тюрьмами, лагерями и ссылками. Всё, что удалось сохранить его родным и близким, а также то, что было украдено у него на многочисленных обысках людьми с грязными руками, горячими головами и холодными сердцами и что по всем законам логики должно было пропасть бесследно. Но не пропало.

На одной тысяче страниц этого трёхтомника разместилось всё писательское наследие Анатолия Марченко: книги "Мои показания" (1967) и "Живи как все" (1977–1978), документальная хроника "От Тарусы до Чуны" (1975), никогда прежде не публиковавшийся очерк "Два рассказа о первом сроке". Особый интерес представляет третий том – в нём, в числе прочего, представлены ранее не известные документальные материалы из различных источников, в том числе из архивно-следственного дела Анатолия Марченко 1980-1981 гг. из архива Владимирского областного управления КГБ. В середине 1990-х, когда многим в постсоветской России казалось, что к недавнему прошлому возврата быть не может и что карательная машина канувшего в небытие тоталитарного режима, хотя и сохраняется под другим именем, но более не опасна, поскольку у неё вырваны ядовитые клыки, – доступ к этим материалам получил сын Анатолия Марченко – Павел. Он же и подготовил – вместе со своим братом, историком советского диссидентского движения Александром Даниэлем – презентованное собрание сочинений Анатолия Марченко.

* * *

Судьба была к Анатолию Марченко жестока неимоверно.

Он родился 23 января 1938 года в забытом Богом сибирском городке Барабинск, находящемся на линии Транссибирской магистрали, в 300 километрах к западу от Новосибирска. Происходил из самого социального низа советского общества: отец – рабочий на "железке", мать – станционная уборщица; оба родителя неграмотные.

Поэт А. С. Пушкин сетовал на то, что "черт догадал" ему родиться в России с умом и талантом. Сто лет спустя рабочий геологоразведки Марченко вполне мог бы посетовать на то, что ему не повезло родиться в этой стране с обострённым чувством справедливости. Но на подобные вещи у него не было времени – надо было вкалывать, чтобы выжить.

Быть может, рабочий Марченко так никогда бы и не задумался о том, отчего окружающая его жизнь устроена столь уродливо, если бы не всё та же судьба. Она бросила его, двадцатилетнего, сначала в тюрьму, где он по грубо сфабрикованному уголовному обвинению получил восемь лет заключения, а затем и в концлагерь – отбывать на каторжной работе ни за что полученный срок.

Смириться с таким положением Марченко не мог и не хотел. И, воспользовавшись счастливой возможностью, вскоре бежал из гулагеря. Отныне он стал абсолютным изгоем и – находясь в розыске, без документов, без возможности легально работать – оказался на самом дне советского общества. Жить в таких условиях невыносимо. И Марченко решил бежать – на сей раз уже не из "Малой зоны", а из "Большой".

Попытка оказалась неудачной – в октябре 1960 года Анатолий был схвачен пограничниками при попытке перехода советско-иранской границы на территории Туркмении. Местные гэбисты, рассчитывая выслужиться перед своим московским начальством и прицепить на погоны более крупные звёздочки, сфабриковали дело не о попытке бегства гражданина СССР за рубеж (это казалось им слишком мелким), а об "измене Родине" – той, которая, по их понятиям, пишется непременно с прописной. Анатолий Марченко категорически отверг сфабрикованные обвинения и виновным себя до конца следствия не признал. Но это ему не помогло: на тайном судилище в марте 1961 года он получил шесть лет строгого режима – и поехал в мордовские политлагеря.

Оказавшись среди политических заключённых, Марченко с изумлением осознал, что в этой стране, оказывается, существуют люди, сознательно выступающие против ненавистного ему режима, не намеревающиеся бежать за границу и готовые идти за свои убеждения в тюрьму. Это открытие полностью изменило имевшееся у него презрительное отношение к интеллектуалам (которых он, по сложившейся в люмпен-пролетарской среде представлениям, воспринимал как "болтунов" и "дармоедов") и подвигло к тому, чтобы самому взяться за перо.

* * *

Первая книга Анатолия Марченко – "Мои показания" был написана им через год поле выхода из лагерных ворот. Попав в Москву и познакомившись со многими участниками формирующегося в ту пору советского диссидентского движения, он с каждым днём всё более укреплялся в мысли о том, что не имеет права молчать о том, что он пережил и что своими глазами видел. Он считал, что обязан рассказать об этом и своим согражданам, пребывающим в полнейшем неведении относительно того, в какой стране они живут, и всему миру – всем, кто захочет ознакомиться с его исповедью.

После завершения работы Марченко запустил рукопись в Самиздат, и она начала выполнять возложенную на неё автором задачу – открывать своим читателям глаза на то, что и после Сталина в Советском Союзе грубейшим образом попираются основные права человека. Поскольку советский режим как был террористическим по самой своей природе, так таким и остаётся.

Появление книги Марченко произвело в диссидентской среде эффект, подобный взрыву вакуумной бомбы. Там уже давно и хорошо знали о том, что представлял собой Гулаг сталинских времён – в Самиздате широко циркулировали рассказы Варлама Шаламова и мемуары Евгении Гинзбург, всем был памятен солженицынский "Иван Денисович", – но Марченко писал не о том, что было, а о том, что есть. Его книга создавала у читателей эффект присутствия – внутри неё, в качестве незримого наблюдателя, – и этим воздействовала на сознание сильнее, чем любые воспоминания о пережитом хотя бы десятилетней давности.

* * *

Вскоре показания политзаключённого Марченко просочились и за пределы "Большой зоны" – из Самиздата рукопись ушла на Запад. Там она была впервые выпущена в виде книги – в Париже, издательством газеты "Русская мысль", во Франкфурте-на-Майне, энтээсовским издательством "Possev-Veralg", и в Лондоне, британским издательством "Pall Mall Press". Все три издания вышли в 1969 году почти одновременно; посевовская книга была переиздана – точнее, допечатана – в 1973-м.

Помимо издания на языке оригинала "Мои показания" были опубликованы также в переводах на все основные европейские языки – английский, французский, испанский, итальянский. И не только европейские, но и на такие экзотические, как, например, персидский[2].

Анатолий Марченко узнал о публикации своей книги за границей только год спустя – когда в очередной раз находился за лагерным забором. На этот раз он отбывал двухлетний срок по обвинению в "распространении клеветнических измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй" – причём не где-нибудь, а за колючей проволокой концлагеря. В который он снова попал в 1968 году по новому, грубо сфабрикованному делу – на сей раз в "злостном нарушении паспортных правил". То есть в проживании в Москве без обязательной для каждого советского подданного прописки.

Когда летом 1971 года 33-летний Марченко во второй раз вышел из лагерных ворот по концу срока, на гипотетический вопрос: "Для чего вы родились?" – он мог с полным основанием ответить: "Чтобы сидеть в тюрьме". И это не было бы бравадой. К тому времени он провёл за решёткой почти десять лет. Предстояло – с учётом последовавшей вскоре ссылки в Сибирь – ещё столько же.

* * *

4 августа 1986 года, отбывая очередной многолетний тюремно-лагерный срок – на сей раз уже по обвинению в "антисоветской агитации и пропаганде", – Анатолий Марченко объявил бессрочную голодовку с требованием немедленного освобождения всех советских политзаключённых – без принуждения их подавать так называемые "помиловки" (прошения о помиловании с отказом от продолжения "враждебной социализму деятельности").

Продолжавшаяся в течение 117 суток голодовка привела к полному истощению организма Марченко. Советский режим на выдвинутые им требования не реагировал, делая вид, что его это не касается. Одновременно лубянские эмиссары, приезжавшие в Чистопольскую тюрьму, где он содержался, настойчиво уговаривали Марченко согласиться на эмиграцию "по еврейской тропе" – то есть по фальшивому израильскому вызову. Такое же психологическое давление оказывалось и на его жену Ларису Богораз. Понимая, что вопрос стоит не только о его собственной жизни, но и о жизни жены и сына, в конце ноября 1986 года Анатолий Марченко согласился прекратить голодовку. Через десять дней тюремное начальство сообщило Ларисе Богораз о смерти её мужа. Что стало причиной трагической развязки – с полной точностью не установлено до сих пор. По наиболее логически обоснованному предположению, к гибели Марченко привела варварская "терапия" по выведению его из длительной голодовки, осуществлявшаяся тюремными эскулапами в погонах. Которые действовали по приказу своего начальства, требовавшего в кратчайший срок поставить непокорного узника на ноги – чтобы его затем можно было выпихнуть из страны и он не умер по дороге.

Волна возмущения и негодования, поднявшаяся в странах свободного мира после известия о гибели Анатолия Марченко в тюрьме, была неимоверно мощной. Стремясь хоть как-то компенсировать политический ущерб в глазах руководителей стран Запада, с которыми он надеялся наконец полностью нормализовать отношения и завершить "холодную войну", генсек ЦК КПСС Михаил Горбачёв принял решение о переходе от слов к делу. И, не отказываясь от привычной ему демагогической болтовни, начал осуществлять свои куцые политические реформы. Первым шагам на этом пути стал его телефонный звонок 15 декабря в Нижний Новгород, где вот уже почти семь лет находился в ссылке академик Андрей Сахаров. Горбачёв объявил моральному лидеру советского диссидентского движения о том, что ссылка его окончена, и он может вернуться в Москву и жить безо всяких ограничений и притеснений. В ответ Сахаров напомнил генсеку о гибели Марченко и в свою очередь потребовал выполнить выдвинутое им требование – немедленно освободить всех политических заключённых. Горбачёв пообещал предпринять "соответствующие шаги в этом направлении". Сахаров вернулся в Москву.

Два месяца спустя в Советском Союзе началась первая в послехрущёвский период массовая амнистия политических заключённых. Формально их освободил Михаил Горбачёв. Фактически – Анатолий Марченко. Ценой своей жизни.

Postscriptum

В городе Барабинске несколько улиц названы фамилиям знаменитых российских писателей. Есть в нём улица Пушкина, есть – Чехова. Главная улица городка – на ней находится администрация – носит фамилию Островского. Правда, не вполне понятно – какого именно: то ли автора "Бесприданницы", то ли истории про то, как закалялась сталь. Есть в Барабинске улицы Карла Маркса и Розы Люксембург. Есть непременная Коммунистическая и столь же обязательная Октябрьская. Есть и улица Дзержинского. Улицы Андропова вроде бы нет. И Бобкова нет. И Абрамова, и Чебрикова, и Крючкова. Это радует, но не очень сильно.

Улицы Марченко в Барабинске, разумеется, нет тоже. Но она там будет. Обязательно. И книги его в барабинских магазинах продаваться будут. А если в этом городке нет книжных магазинов или они есть, но не захотят распространять "антисоветскую" литературу, потому что боятся, – все те земляки Анатолия Марченко, кому его книги нужны, смогут приобрести их через Интернет. Равно как и во всех иных российских городах и весях. Почта в этой стране пока ещё работает.

 

[1] Марченко А. Мои показания. Paris: La Presse Libre, 1969. С. 5.

[2] Книга А. Марченко "Мои оказания" была издана в 1976 г. в Тегеране. Это было ещё до захвата власти в Иране режимом бесноватых аятолл.

Павел Матвеев