Япония. Год 1600, гражданская война на севере уже началась, а в центре страны войска еще не схлестнулись. Господин Исида Мицунари, фактический лидер Западной коалиции, аккуратно подкатывается к князю Хосокава, тихо сидевшему в своем углу со своими рукописями, и делает ему предложение - сменить сторону. Мигрировать с востока на запад князь должен был, естественно, из лояльности к дому Тоётоми (о более весомых причинах не будем).
Предложение это изобличает основательное чувство такта и большое знание людей. Ибо если по твоей в лучшем случае неловкости у человека буквально только что погибла любимая невестка, Грация Хосокава… Неловкость была классическая, социокультурная - даму попытались взять в заложницы, рассчитывая, что, как верующая христианка, она не сможет покончить с собой и в руках у западной коалиции окажется мощное средство давления на её мужа, любившего жену без памяти… Ну ошиблись немного, госпожа Грация просто приказала начальнику своей охраны убить ее, как только ситуация станет безнадежной – потому как выйдет тут не самоубийство, а сугубо защита супружеской чести, вещь любой христианке дозволенная. Так что погибла невестка, а еще более любимый сын из-за этого ушел в штопор и начисто потерял остатки инстинкта самосохранения, ему и до того не особенно присущего...
В общем, запоздало несколько предложение. Раньше надо было. А так князь Хосокава Фудзитака сделал из исидовских увертюр совершенно естественные выводы - что он занимает важную стратегическую позицию. Сказал "вас понял" и заперся в своем замке Танабэ с теми пятью сотнями людей, что наскреб.
Осаждает замок пятнадцатитысячная армия. Взять не могут.
Причин тому несколько. Во-первых, замок Танабэ - очень хороший замок, Хосокава его для себя в порядок приводили, а они в этом деле понимали уж точно не хуже, чем в чайной церемонии (в которой понимали лучше всех в стране). Во-вторых, шестидесятисемилетний Хосокава Фудзитака, человек из прежнего времени, начинавший еще с князем Ода - просто исключительно хороший солдат.
Но ведь и осаждающие тоже не лыком шиты. Так что и хороший замок у хорошего солдата взяли бы - чуть больше народу положили бы, и взяли. Настоящая проблема в другом. Князь Хосокава больше известен в стране под именем "Юсай". Потому что он им стихи подписывает (очень хорошие) и филологические работы (классические). И половину компании у себя под стенами он в разное время учил писать стихи и выручал точным словом в трудную минуту. В общем, не хотят они его штурмовать и убивать. Совсем. Настолько, что в пушках, ведущих огонь по стенам, непонятным чудом раз через раз ядер не оказывается... (господин Мицунари, понятное дело, не озаботился проверить, что за школа стихосложения у его генералов - иррелевантная же информация).
А у Юсая тоже некоторое беспокойство, чтобы не сказать - прямая паника. Потому что он действовал в расстроенных чувствах и упустил из виду очень важную вещь. Куда более важную, чем вся эта война вместе взятая. Он же работал с "Кокинвакасю", знаменитым "Собранием старых и новых песен Ямато", шедевром IX-X веков. Сборник за время пути успел обрасти километрами комментариев, вплоть до появления сводов "Толкование Кокинвакасю" ("Кокин дэндзю"). И вот он составлял компиляцию - новую, обработанную - трех сводов... а теперь что? Понятно же, что замок возьмут и все сгорит. Невозможно. Нестерпимо. Недопустимо!
Так что в процессе очередных переговоров, посылая в очередной белый свет все противничьи предложения сдаться, Юсай просит разрешения связаться на сей предмет с императорским двором. И ему конечно позволяют. И император Го-Ёсай естественно заявляет права на почтительно предлагаемую его вниманию рукопись. (А еще бы он не заявлял, если младшего братца его, Тосихито, стихи учил писать кто? Ну вот кто?) И воловья упряжка с комментарием отправляется ко двору.
К рукописи приложено стихотворение комментатора, которое сам он считал предсмертным:
И в древности
И ныне неизменно
В мире нашем
В семени сердца
Живут лепестки слов (Т.П. Григорьева) (*)
Работу принимают, а Юсаю передают высочайшую просьбу сдаться. Потому что комментарий-то спасен, но терять голову, которая его сотворила, тоже очень, очень, очень не хочется. Но уж тут и император получает отказ. Потому что стихи стихами, филология филологией, а война, извините, войной.
Ничего подобного. Не война и не войной. Император смотрит, император советуется, императору объясняют, что прилети не туда стрела, ядро или пуля и "глубочайшие, сокровенные истины пути японских богов, тайны искусства вака будут утеряны навеки и учения Земли Богов обратятся в прах".
Да не будет!
И на всю компанию, осаждающих и осажденных, обрушивается невиданная вещь - императорский рескрипт. Осаждающим - прекратить. Осажденным - открыть ворота. Не просьба, приказ. Куда тут денешься? Так что Юсай - два месяца спустя после начала осады - спускает флаг. Осаждающие благодарно занимают замок, никого, естественно, не трогая - какие победы, какие головы, императорский же приказ - а затем выдвигаются на соединение с главными силами... и решительно не успевают к битве при Сэкигахара, произошедшей два дня спустя – и решившей исход войны в пользу востока и дома Токугава, за который и воевал князь.
Классическая филология - страшное оружие.
(*) Отсылка к предисловию составителя антологии Кино-но-Цураюки " Песни Японии, страны Ямато, прорастают из семян сердец людских, обращаясь в бесчисленные листья слов.."
Инисиэ мо
Има мо каварану
Ё-но нака-ни
Кокоро-но танэ-о
Нокосу кото-но ха.
Вариант:
Было так в старину
и впредь неизменно пребудет —
в бренном мире земном
семена, рожденные сердцем,
сохраняет навеки слово. (перевод Михаила Новожилова)
! Орфография и стилистика автора сохранены
