Без империй не было бы современной культуры и ее продуктов, в том числе – борцов с империализмом. Впрочем, это утверждение не равно оправданию империализма как особого рода политики, возникшей на рубеже XIX-XX веков. Но надо понимать, что это уже разговор совсем о другом. Не о том, как ужасно быть имперцем, а о том, что то, что было естественно и нормально сто лет назад, не может оставаться естественным и нормальным сегодня.
Что же пошло не так с империями? Почему полмира сегодня одержимо идеей разрушения империи до основания, а другая половина - идеей их восстановления? С самими империями, честно говоря, собственно, ничего особенного не произошло – как раньше пытались расшириться до упора, так и сейчас продолжают это делать, как раньше делали это за счет других ("судьбой обиженных родов"), так и сегодня натаскивают в свою имперскую нору ресурсы отовсюду, докуда могут дотянуться. А вот внутри и вокруг империй мир сильно поменялся. Методы осуществления имперской политики стали другими. Но, как выяснилось, не для всех.
Империи подвело именно то, подо что они были более всего заточены, – развитие. Их настигло и постигло горе от ума. Хотя сами они оставались такими, какими были испокон веков, – машинами насилия с хорошо развитым военным и бюрократическим аппаратом, - среда, в которой они существовали, сильно изменилась.
Чем богаче становились империи в материальном отношении, тем быстрее развивалось внутри них знание, в том числе – гуманитарное, в том числе - политическое и правовое. Как следствие, в общественную повестку имперских обществ был включен вопрос и о цене самого развития. В какой-то момент цена эта показалась обществу неприемлемой с этической и политической точек зрения. Сначала это коснулось насилия как универсального метода управления империями. Чуть позже – как универсального метода их экспансии.
Первый звоночек прозвенел в эпоху великих европейских (включая в этот ряд и США) революций. Идее империи была противопоставлена идея нации-государства, где на место персонализированной власти императора была водружена деперсонализированная власть некой абстрактной сущности – нации, воля которой конституировалась весьма сложным и замысловатым путем через взаимодействие множества демократических институтов, призванных ограничить власть бюрократии и внедрить правовой закон как альтернативу насилию.
! Орфография и стилистика автора сохранены
